Спорт, питание, похудение, упражнение

Чем занимается эдуард бендерский вид его деятельности. Интервью с Эдуардом Бендерским: взгляд в прошлое и будущее

ИНТЕРВЬЮ С ЭДУАРДОМ БЕНДЕРСКИМ, ПРЕДСЕДАТЕЛЕМ КЛУБА ГОРНЫХ ОХОТНИКОВ

Этот номер нашего журнала посвящён горным охотам. И разговор о них не мог состояться без беседы с человеком, который стал знаковой персоной для горных охотников в России, - председателем Клуба горных охотников Эдуардом Витальевичем Бендерским.

Михаил Кречмар (М.К.) Здравствуйте, Эдуард Вита­льевич! Первый вопрос, он же главный. Почему вы - охотник? Откуда у вас это?

Эдуард Бендерский (Э.Б.) Охочусь я с десяти лет. Этим увлечением меня заразил отец вместе со своими друзьями, причём страстью именно к горной охоте. Жили мы тогда в

Средней Азии, в Туркмении. И охота для меня в то время была редкими минутами настоящего мужского общения в настоящей мужской компании со всеми необходимыми составляющими: чувственным восприятием природы, тон­костями человеческих взаимоотношений и, конечно же, самого процесса охоты в целом. С тех пор охота стала не­отъемлемой частью моей жизни.

М.К. Многие люди с возрастом охотиться потихоньку перестают. А вот вы охотником остались?

Э.Б. Вот как раз у меня в жизни относительно горных охот есть, наоборот, другие примеры - когда я втянул в этот вид охоты людей, которые никогда до этого вообще охотой не занимались, или же тех, кто стали горными охотниками в возрасте уже после 60 лет. В таких случаях каждому, как говорится, своё. Хотя и у меня тоже есть друзья, которые в своё время достаточно много охотились, а сейчас остыли к этому увлечению. Всё индивидуально. Возможно, когда мне будет лет 60-70, моя страсть к охоте несколько остынет, но, честно говоря, я бы очень не хотел, чтобы это произошло. Кто-то с годами, например, меняет стиль охоты, или же её способы...

Горная охота и отличается именно тем, что она индивиду­альна. И этим она мне тоже нравится. Я в последнее время принципиально стараюсь ездить один: не хочу терять вре­мя. Когда ты едешь с кем-то - это дополнительная ответ­ственность. Если поехал с напарником, ты же его не бро­сишь, тебе в любом случае надо его ждать. А человек может быть менее подготовлен, у него может уйти больше време­ни на поиски, на подходы, на стрельбу и так далее. Ритм жизни, к сожалению, не позволяет тратить лишнее время, всё это осложняет рабочий график. А с учётом того, что в среднем я провожу 10-12 горных охот в году, стараюсь де­лать свои экспедиции индивидуальными. Хотя, конечно, с большим удовольствием, когда организаторы подтвержда­ют возможность, я приглашаю кого-то из своих друзей.

М.К. А я немного не об этом вас спрашиваю. Я вас спра­шиваю о том, каких людей вы считаете горными

охотника­ми. С видами животных понятно. А вот люди... Есть люди, которые в состоянии приехать на охоту из Лос-Анджелеса, из Берлина, из Москвы, пойти в горы и взять трофей. В то же время в горах много людей, которые постоянно там жи­вут и тех же туров, архаров, снежных баранов стреляют в порядке абсолютно бытового общения с ними. Вот как вы к ним относитесь?

Когдаконечно, с большим удовольствием, когда организаторы подтвержда­ют возможность, я приглашаю кого-то из своих друзей.

М.К. А кого вы считаете горным охотником?

Э.Б. Горный охотник - это тот, кто охотится в горах. И не обязательно речь идёт о таких видах, как баран или козерог. У горных охотников есть такое понятие, как сопутствую­щие виды. На мой взгляд, полноценная горная охота - это охота на марала, на кабаргу, на бурого медведя. Она физи­чески не легче и эмоционально ни в коем случае не беднее. Она такая же интересная охота, раз происходит в горах. Но, конечно же, с точки зрения сложности добывания трофея бараны и козероги стоят на вершине горных охот, посколь­ку эти трофеи - самые сложные.

М.К. А я немного не об этом вас спрашиваю. Я вас спра­шиваю о том, каких людей вы считаете горными охотника­ми. С видами животных понятно. А вот люди... Есть люди, которые в состоянии приехать на охоту из Лос-Анджелеса, из Берлина, из Москвы, пойти в горы и взять трофей. В то же время в горах много людей, которые постоянно там жи­вут и тех же туров, архаров, снежных баранов стреляют в порядке абсолютно бытового общения с ними. Вот как вы к ним относитесь?

Э.Б. Ну, это их образ жизни. Можно ли их называть гор­ными охотниками? Конечно, можно! Это люди, которые живут в горах, для них охота - это образ жизни, и порой - ну, сегодня, может быть, для них это не вопрос выживания, но вопрос серьёзного подспорья - это уж точно. Это люди, которые охотятся не с точки зрения ценности трофея, а в первую голову с точки зрения ценности мяса. В любом случае, они остаются горными охотниками и входят в ту же самую охотничью категорию, или отдельную касту, что и горные охотники за трофеями. Вообще, с моей точки зре­ния, горный охотник - это охотник, который не боится гор. Лично я себя стал считать горным охотником, когда сломал в себе психологический барьер боязни гор. Любая физичес­кая нагрузка - это нагрузка, и каждый человек относится к ней по-разному. Порог этой боязни у всех разный.

Когда человек перестаёт бояться гор, у него рушатся эти барьеры: если надо идти вверх - он идёт вверх, надо идти вниз - он идёт вниз, сколько надо идти - столько он и идёт. Притом ему надо не просто идти, а ещё и тащить с собой такое ко­личество снаряжения, чтобы он мог там где-то заночевать, а потом дальше идти. Вот тогда человек начинает любить горы, и он их не боится. Вот это настоящий горный охот­ник. Я знаю людей, которых горы сломали. Они попали в не очень правильные егерские руки, неподготовленного че­ловека сразу «загнали», и он сказал: «Да я в гробу видал эти горы, больше я туда ни ногой, это не моё»... Я уверен, все знают такие примеры, когда приезжаешь - и местные охот­ники устраивают новичку повышенную нагрузку. Местные охотники в принципе всегда будут на несколько шагов да­вать фору любому приезжему охотнику. У них состав крови другой, другой состав мышц, они живут в этой среде. Они общефизиологически устроены по-другому. И когда они, со своей подготовкой, не обращая внимания на то, как идёт приезжий охотник, держат темп, человек неподготовлен­ный моментально психологически ломается. Я даже на себе это несколько раз испытал: уж вроде я такой подготовлен­ный, но вот иногда пытаешься удержаться в одном темпе с местными и начинаешь понимать, что тебе это не удаст­ся. Поэтому очень важно правильно к горам привыкать. Это как машина, как оружие требует обкатки, так и чело­век тоже: он должен правильно втянуться и привыкнуть к горам, тут форсировать ничего не нужно. На мой взгляд, горный охотник - это тот, кто чувствует себя абсолют­но комфортно в горах. Он знает, что такое горы, понима­ет особенности поведения горных животных, их повадки и образ жизни, знает, в какой период времени и как они двигаются, как к ним подходить, кого можно стрелять, а кого нельзя, знает все особенности горной этики - вот тогда это настоящий горный охотник.

М.К. Вы стрелок, значительная часть интересов наших читателей тоже лежит в области стрельбы. Какой вы можете вспомнить самый свой сложный выстрел? Не дальний, а именно сложный?

Э.Б. Да. К дальнему выстрелу почти всегда успеваешь приготовиться. Есть разное отношение: дальний выстрел, короткий выстрел, что правильно, что неправильно... Кто- то считает, что на дальние расстояния стрелять некоррект­но: надо давать зверю шанс, надо максимально близко подходить. Такое мнение бытует, и я отчасти с ним согла­сен. В моих охотах были ситуации, когда я в принципе не мог подойти ближе 500 метров и был вынужден стрелять. А самый трудный выстрел был как раз не в горах. Я охо­тился в Зимбабве, где подранил леопарда, и было принято решение добирать его ночью. Просто в этом районе было очень много хищников, и к утру от тяжело раненного лео­парда мы бы просто ничего не нашли. Егерь сказал, надо идти леопарда добирать. Я слышал, что зверь ревёт в ку­стах. Абсолютная ночь. Сильно удивился, но как-то не по­дал вида. Сопровождающие нас трекеры и госчиновник сразу от этой идеи отказались, сказали, что будут ждать у машины. Мой пи-эйч взял пистолет, я забрал у госчиновни- ка автомат Калашникова, как сейчас помню, 1959 года вы­пуска, весь такой разболтанный, привязал к этому автома­ту фонарь, и вдвоём в абсолютной темноте, плечом к плечу, мы с егерем пошли добирать этого леопарда. Леопард, как любой раненый зверь, сначала пытался от нас уйти, но по­том перешёл в атаку. Поскольку пуля пробила ему лёгкие, гортанный храп выдавал его местоположение и поведение.

Как собака Баскервилей в известном фильме, он с храпом стремительно приближался к нам в темноте. Уже в прыжке мы вдвоём, егерь из пистолета, я из автомата, его добрали: зверь рухнул у наших ног. Это был сложный и, мягко гово­ря, опасный выстрел.

М.К. А какое оружие вы предпочитаете для горных охот?

Э.Б. У меня несколько горных винтовок разных калиб­ров. В принципе, у меня два основных калибра. Это.300 Winchester Short Magnum (винтовка ORSIS), и.338 Lapua Magnum (у меня две винтовки под этот патрон - Barret и Proof Research). Также у меня есть винтовки, так скажем, подарочные - под.300 Winchester Magnum - но я с ними не охочусь.

Так что это три основные винтовки, которые я чередую. Если объект охоты не очень большой, я с удовольствием беру трёхсотый калибр, если объект охоты редкий, цена выстрела большая и вероятность дальнего выстрела высо­ка, то я беру.338, потому что абсолютно уверен и в этом калибре, и в этом оружии. Винтовку ORSIS купил, руковод­ствуясь духом патриотизма и желанием поддержать отече­ственного производителя. Когда я узнал, что такое оружие производится у нас в России, просто пошёл и купил вин­товку из уважения к этим людям. Поставил я, кстати, на неё

российский прицел «Дедал» переменной кратности 5-20 и очень доволен этой комбинацией. Винтовка данного калиб­ра с этим прицелом уверенно работает до 600 метров.

М.К. Какие самые интересные охотничьи экспедиции у вас были, как вы сами считаете?

Э.Б. Лично для меня, с эмоциональной точки зрения - это наша Сибирь. Наши охоты - самые непредсказуемые, самые трудные и самые настоящие. Я за охотским бараном ездил три года. Только на третий год его нашёл. У меня суммарное количество дней поиска за три года составило четырнадцать дней. За четырнадцать дней я не видел ни одного барана. И, конечно, для меня, как для горного охот­ника, Россия - страна номер один. Также очень красивая и интересная страна - это Иран. В рейтинге горных охот это страна номер два по количеству охотничьих видов. Есть ещё одна замечательная страна, в которую хочется возвра­щаться, - это Монголия. Красивые зелёные горы, охота там несложная, просторы бескрайние, люди очень интересные, самобытная культура.

М.К. Эдуард Витальевич, а вот Клуб горных охотников? Зачем вы его создали?

Э.Б. Не я его создавал.

М.К. Но так получилось, что в народном сознании он связан с вашим именем. Все так говорят: «в клубе у Бен­дерского».

Э.Б. Не знаю, хорошо это или плохо, для меня это просто значительная ответственность появляется, если уж люди так говорят. С этой идеей ко мне пришли Алексей Тузов и Илья Дмитриев. На самом старте её обсуждения я сказал: ребята, идея хорошая, я готов её поддержать организаци­онно, финансово, только возглавлять клуб я не буду, просто потому что после почти пятнадцати лет общественной ра­боты я эмоционально несколько от неё устал. Но когда мы начали обсуждать детали, когда начали делать первые шаги, я понял, что мы не настолько богаты, чтобы что-то делать плохо. Сегодня Клуб горных охотников руководствуется принципом «Надо делать сразу хорошо и правильно». Ко­роче говоря, так или иначе, и ребята, и те, кто эту идею стал поддерживать, постепенно свыклись с мыслью, что, скорее всего, мне придётся возглавлять на начальном этапе наш новый клуб. Были разные мысли, разные предложения. Было предложение и от Московского клуба «Сафари», чле­ном которого я также являюсь, сделать отдельную секцию, но большинством голосов было принято решение создать отдельную структуру - Клуб горных охотников.

Я был категорически против любой общественной орга­низации или ассоциации, просто зная на практике-сильные и слабые стороны такой формы объединения охотников. В итоге у нас родилась универсальная, а для России - пер­вая такого рода форма объединения. С одной стороны, это у нас такая, можно сказать, социальная сеть под названием «Клуб горных охотников», с другой стороны - это неком­мерческий фонд поддержки горной охоты «Клуб горных охотников».

Если говорить про социальную сеть, то членом нашего клуба может стать каждый человек абсолютно бес­платно, просто зарегистрировавшись на сайте. Мы руко­водствовались, прежде всего, своим богатым опытом. Что нужно охотнику в клубе, формальном или неформальном? Охотнику интересно общаться с подобными себе - людьми, имеющими такие же интересы, получать полезную инфор­мацию, иметь возможность регистрации своих трофе­ев, играть в различные игры под названием «призовые системы» и так далее. И для этого ему абсолютно не обя­зательно платить какие-то взносы, физически при­сутствовать где-либо - для этого вполне достаточно использовать ту же самую интернет-площадку. На се­годняшний день у нас заре­гистрировалось за год более двухсот пятидесяти членов, которые в постоянном ре­жиме получают информа­цию на нашем сайте, реги­стрируют трофеи, выкладывают результаты охотничьих экспедиций. Да, у нас есть члены президиума, которые фор­мируют основную часть бюджета клуба, у нас есть наблюда­тельный совет, есть трофейная комиссия, формулирующая правила, по которым клуб живёт. Мы стараемся идти в ногу со временем и следовать современным клубным тенденци­ям. Ведь мы не первые в мире, кто развивает трофейную и горную охоту. Мы активно взаимодействуем с иными клу­бами (Ovis, Wild Sheep Foundation, Испанским клубом гор­ных охотников), стараемся, чтобы та систематика, которая есть у нас, была интересной и коррелировала с правилами, имеющимися в международных клубах, но, тем не менее, в первую очередь мы стремимся поддерживать наши горные виды, российские. По той систематике, что есть и у нас, и во всём остальном мире, Россия является страной номер один по количеству горных охотничьих животных и количеству трофеев соответственно.

М.К. Какие охоты из горных вам нравятся больше всего?

Э.Б. Я возвращаюсь всегда на Кавказ - с большим удо­вольствием. Порой я приглашаю туда своих друзей. Иногда я сам уже не стреляю: я просто привожу друзей, возвраща­юсь к тем же егерям, с которыми я познакомился когда-то, в те же регионы, в которых уже был, - вновь и вновь охочусь на одни и те же виды и получаю от этого массу удоволь­ствия. Потому что Кавказ, на мой взгляд, это самые труд­ные горы, это самые красивые горы, самые разноплановые горы (горы Дагестана и горы Краснодарского края - это абсолютно разный Кавказ). Поэтому в череде моих путеше­ствий я часто возвращаюсь именно в эту часть нашей не­объятной страны. В Сибири я стараюсь бывать каждый год,

И с удовольствием посетил бы ещё раз горы Алтая. Но в лю­бом случае я стремлюсь посещать новые регионы и добы­вать новые трофеи, поскольку в какой-то момент для меня толчком к такому коллекционированию послужила инфор­мация о клубе Ovis, пожизненным членом которого я яв­ляюсь.

На сегодняшний день, если говорить о системати­ке, принятой в Клубе горных охотников, у меня 36 разных трофеев из списка козеро­гов и 25 или 26 трофеев из списка баранов. Конечно, я с удовольствием хотел бы войти в круг людей, кото­рые смогли добыть макси­мальное количество видов из доступных животных. У нас в клубе была большая дискуссия, и мы приняли решение создать отдельную номинацию фототрофе­ев для животных, охота на которых запрещена. У нас в России это безоаровый козёл на Кавказе, алтайский аргали, путоранский снеж­ный баран, чукотский под­вид снежного барана, обитающий на Чукотском и Анюй- ском нагорье. Ведь охота - это всегда новые впечатления, новые эмоции, новые путешествия, знакомство с новыми людьми. А когда есть возможность получить дополнитель­ные рейтинговые баллы, в том числе и за фототрофей, по­является дополнительный стимул. И даже вне этой системы я не вижу ничего зазорного в том, чтобы поменять ружьё на фоторужьё, поехать, посетить интересный регион и сделать интересный фотоснимок запрещённого к добыче зверя.

Э.Б. В заключение я хочу добавить: современный тренд любого клубного движения - это поддержка различных программ, направленных на сохранение, изучение и сти­мулирование чего-либо. Наш клуб с самого начала взял для себя подобный ориентир. Мы поддерживаем издание правильной литературы (на стол ложатся два увесистых тома Атласа горных копытных мира. - М.К.) - это подарок вашей редакции. Стараемся поддерживать отечественных производителей снаряжения для экспедиций, реализуем совместно с институтом имени Северцова научные проек­ты. Членами нашего клуба собрано свыше 130 генетических материалов диких копытных животных со всего мира, кото­рые оцениваются российскими учёными. Это реальная жи­вая работа по изучению видов и подвидов горных охотни­чьих животных. С удовольствием будем и дальше работать над природоохранными и исследовательскими проектами, которые будут полезны не только охотникам, но и широко­му кругу общественности. И я считаю, что это правильно. Это не дань какой-то моде, вот, дескать, на Западе так дела­ют, и мы так делаем. Это значительный вклад охотников в изучение нашей родной природы и диких животных и по­сильное вложение в охрану окружающего мира. V*

Захаров согласен, что новые каналы «Дикая охота» и «Дикая рыбалка» – конкуренты каналу «Охота и рыбалка» по тематике, но по форматам это совсем другое, новое телевидение, оно «ближе к дикой природе», утверждает он.

Раскрывать инвесторов «Дикого телевидения», а также размер инвестиций Захаров отказался. Из данных «СПАРК-Интерфакса» следует, что ООО «Дикое телевидение» владеют Жанна Бендерская и Татьяна Магидова (60 и 40% долей соответственно). Эдуард Бендерский, муж Жанны Бендерской, подтвердил «Ведомостям», что он и банкир Сергей Магидов (муж Татьяны Магидовой) – инвесторы «Дикого телевидения». Компания записана на жен, поскольку это семейный бизнес, объяснил Бендерский. С Магидовым связаться не удалось.

Захаров и Бендерский давно знакомы, последний несколько лет вел программу на канале «Охота и рыбалка». Бендерский – бывший сотрудник спецподразделения ФСБ «Вымпел», совладелец объединения «Вымпел-А», которое занимается вопросами безопасности и частной охраны. По словам Бендерского, он и Магидов – друзья, но прежде у них совместных проектов не было.

Магидов – банкир, партнер Анатолия Мотылева, бывший совладелец «АМБ банка» и «Сберфонда «Солнечный берег» (фонд находится в процессе ликвидации).

Охота зовет

Бендерский и Магидов – заядлые охотники, оба входят в президиум Клуба горных охотников, Бендерский несколько лет возглавлял крупнейшее объединение охотников и рыболовов России – «Росохотрыболовсоюз».

Рынок платного ТВ в России очень насыщен – кабельные и спутниковые операторы распространяют в стране около 450 платных каналов. Но Захаров уверен, что каналы «Дикого телевидения» найдут своих зрителей: «Я сам фанат рыбалки и много лет делал канал «Охота и рыбалка». Мы инвестируем в то, что хорошо знаем и умеем делать».

У Бендерского уже есть опыт в медиа – он несколько лет выпускает журнал об охоте «Магия настоящего сафари»: «Но печатные СМИ устаревают, читатели уходят в интернет, поэтому нас и заинтересовал проект по телеканалам». «Дикое телевидение» – это, конечно, увлечение, говорит он: «Но мы просчитали бизнес-план и нацелены на получение прибыли». Вместе с партнером он вложит в проект 200 млн руб. Захаров говорит, что проект должен окупиться через три года после запуска. «Дикое телевидение» найдет свою нишу, рассчитывает Махновский из «Ориона», – передачи о рыбалке всегда популярны у зрителей, а каналов о профессиональной охоте в России до сих пор не было, передачи об охоте всегда шли в нагрузку на каналах о рыбалке.

Председатель совета директоров «Контент юнион» Анатолий Зяблицкий более скептичен: «На рынке очень высокая конкуренция, поэтому в перспективы отдельных каналов я не верю. Бизнес работает, когда у тебя есть несколько десятков каналов, иначе привлечение зрителей тебе обходится слишком дорого». «Дикое телевидение» он назвал «отчаянно смелым экспериментом». Также Зяблицкий указал, что, по его сведениям, в контракте Захарова с бывшим работодателем – «Системой» есть пункт о non-compete (т. е. работник даже после ухода из компании не имеет права работать на конкурентов) и он действует до конца 2017 г. Захаров подтвердил, что в какой-то момент в его трудовом договоре появился такой пункт: «Но по Конституции РФ запрет на профессию невозможен, так что этот пункт соглашения ничтожен». Представитель «Системы» заявил, что холдинг не раскрывает условия контрактов с сотрудниками. Источник в «Системе» знает, что пока компания не видит оснований для юридических претензий к Захарову.

Ред.)

[...] Пишут вам бойцы группы «Альфа» Центра спецназначения ФСБ (ЦСН ФСБ).

Информация к размышлению по поводу арестов сотрудников МУРа .

У нас нет сомнений, что это прежде всего предвыборная акция. Сейчас попробуем объяснить, почему мы так считаем.

По нашим сведениям, где-то ближе к осени в руководстве силовых структур намечены кадровые изменения. Патрушев с Грызловым собираются на повышение в Кремль. Пост директора ФСБ, скорее всего, достанется генералу Проничеву - первому заму. На место первого зама могут назначить начальника ЦСН ФСБ генерала Тихонова - «героя» «Норд-Оста» (звезды за «Норд-Ост» они получили одним указом с Проничевым). «Новая газета» писала об этом. (Также генерал Тихонов - «герой» печально известных рязанских «учений». - Ред.)

На место Грызлова должен прийти Рашид Нургалиев, ныне первый замминистра внутренних дел, а в недалеком прошлом - замдиректора ФСБ, хороший друг Проничева. Долгое время они вместе работали - и в Карелии, и на Лубянке.

Всю операцию в основном планировали на Лубянке, в Управлении собственной безопасности ФСБ, и проводили силами спецназа ЦСН. Руководит УСБ ФСБ генерал Шишин - самый молодой генерал на Лубянке (выдвиженец Проничева), сделавший головокружительную карьеру, уже многие годы лично преданный Проничеву. До этого назначения был руководителем ФСБ в Сочи. В «Новой газете» появлялась информация о нем, связанная со строительством недвижимости в Дагомысе.

Теперь - о том, почему мы считаем, что это показуха. Вспомните, как освещалась эта операция телевидением. Мы неоднократно проводили и проводим подобные операции, но никогда не допускаем туда телевизионщиков и журналистов. Операция если и снимается, то только нашим оператором, и рассказывается об этих мероприятиях только спустя определенный отрезок времени, и то не всегда. В этот же раз был почти прямой эфир, да еще с комментариями Грызлова.

А теперь насчет того, кто сколько украл. Посмотрите, как живут наши господа генералы, какой недвижимостью владеют, какие фирмы крышуют. Эти опера из МУРа покажутся всем бомжами с трех вокзалов. Давно не секрет, что любой из руководящего состава ФСБ и МВД имеет по нескольку крупных фирм, в которых числятся учредителями или стригут деньги за «крышу». Один из заместителей директора, например, имел свою долю в «Трех китах». Причем владеют всем этим богатством в тесном сотрудничестве с братвой.

В штабе ЦСН ФСБ, руководимом генералом Тихоновым, служит легендарная в центре личность - полковник С. По специальности этот господин - главный снайпер центра. На скромную офицерскую зарплату, еще будучи капитаном, он умудрился построить за городом трехэтажный коттедж с целым автопарком роскошных иномарок, в его гараже - порядка пяти машин и несколько мотоциклов лучших японских фирм. Подсчитайте, сколько может стоить только один мотоцикл. Вместе с членами одной из преступных группировок он владеет собственным автосервисом и рестораном в центре Москвы. В какой-то период у прокуратуры появились к нему вопросы, но благодаря покровительству высших сил в руководстве ФСБ все проблемы удалось решить.

Теперь - об одном из спонсоров ЦСН ФСБ. Когда-то в центре служил скромный офицер Бендерский Эдуард. Уволился он в звании старшего лейтенанта. На гражданке создал ЧОП (частное охранное предприятие) «Вымпел-А» под «крышей» нашего центра. Курирует его лично наш генерал Тихонов.

Ездит Бендерский на джипе «Гелендваген», имеет и спецталон, и удостоверение прикрытия. Практически все банкеты, концерты, соревнования оплачивает его ЧОП. Сам господин Бендерский регулярно приезжает в сауну попариться, несмотря на то что эта сауна находится на территории особорежимного объекта ЦСН. Париться он предпочитает в обществе руководства центра.

А теперь вспомните события на Дубровке. Сразу же после удачного штурма, который провели мы с бойцами «Вымпела», некоторые из руководителей ФСБ и МВД рассказывали по телевидению, как происходили подготовка к штурму и сам штурм.

Каково же было изумление многих из нас, когда в одном из сюжетов мы увидели господина Бендерского - гражданского человека, давно уволившегося из органов. Он, сидя перед мониторами, подробно рассказывал, как и откуда перемещались по захваченному зданию спецназовцы, называя номера отделов и групп. Само собой разумеется, что информацию и видеозаписи, сделанные нашими операторами, ему предоставило руководство центра.

Как бизнесмена его понять можно - он просто делал рекламу себе и своему предприятию, но это уже прямая утечка информации с подачи нашего руководства.

Вот оно - доказательство для прокуратуры для возбуждения уголовного дела по факту разглашения секретных сведений. Но, как мы видим, неприкасаемые у нас в стране были и есть - здесь вам не Америка. Только у нас в стране возможно, чтобы в бане ЦСН ФСБ генералы ФСБ и прокуроры мылись вместе с бизнесменами.

Теперь - еще о наболевшем.

Пользуясь тем, что мы - секретное ведомство, все назначения на руководящие должности у нас происходят втайне от всех, в том числе и от нас.

Недавно командиром группы «Альфа» назначен полковник В. «Альфа» - это боевое подразделение, у нас сто процентов личного состава прошли Чечню, многие - Афганистан, участвовали в боевых операциях, а командиром нашим стал человек, всю жизнь просидевший на различных должностях в отделе кадров, - профессиональный клерк. Последняя его должность - начальник отдела кадров ЦСН. Это человек, не имеющий не то что опыта боевых операций - даже простого опыта оперативной работы.

И это уже второй командир, навязанный нам со стороны. Его предшественник тоже был кадровик. Пришел к нам полковником, получил генерала - и рванул повыше.

Аналогичная ситуация - в группе «Вымпел». Командир группы У. всю свою службу просидел в отделе кадров.

Все эти назначения приводят только к еще большему оттоку из органов действительно грамотных боевых офицеров. Остаются в основном приспособленцы, смотрящие начальству в рот.

По роду службы мы много времени проводим в Чечне. Между тем обстановка там ничуть не улучшилась, несмотря на то, что всем вам показывают по телевизору. Боевики даже в центре, в Грозном, не говоря уже о горных районах, чувствуют себя вполне уверенно. Дань боевикам платят все - начиная от простых жителей и заканчивая чеченской милицией.

Наша база в Ханкале охраняет сама себя, а не мирное население. Передвигаться по городу нашим военным без усиленного сопровождения очень опасно: стрелять могут откуда угодно.

И еще: согласно распоряжению Кадырова (одобренному Кремлем) почти все сложившие оружие боевики автоматически зачисляются в чеченскую милицию.

Так что делайте выводы. Теракт, подобный «Норд-Осту», может повториться где угодно и когда угодно.

С уважением бойцы «Альфы»
28.07.2003

Фразу "бывших сотрудников спецслужб не бывает" можно назвать расхожей, если не банальной. Но даже если такой человек ушел со службы на пенсию, в запас, он навсегда остается верным своему делу.

В этом году исполняется двадцать пять лет Организации ветеранов группы специального назначения органов государственной безопасности "Вымпел". Возможно, кто-то подумает, что ветераны спецслужб социально защищены более, чем люди других профессий и рода занятий. Так ли это? И какую роль играют общественные организации в деле защиты людей, которых они представляют? Вопросы к нашему собеседнику, гостю программы Эдуарду Витальевичу Бендерскому, президенту общественной Организации ветеранов группы специального назначения органов государственной безопасности "Вымпел".

БЕНДЕРСКИЙ: Наши подразделения не столь многочисленны, поэтому с точки зрения социальной защиты защитить наших сотрудников все же гораздо легче, нежели население России в целом. Одна из основных задач, которые решает наша организация, - это как раз оказание помощи в социальной защищенности наших ребят. Работа с семьями погибших, - оказание не только материальной помощи; помощь в реабилитации раненых сотрудников, - к сожалению, раненых у нас достаточно большое количество: только за последний год - около сорока человек. Интенсивность применения подразделений настолько велика, что ребята могут получить в течение года даже не одно ранение...

- Это происходит в горячих точках, или же данное обстоятельство значения не имеет?

БЕНДЕРСКИЙ: Дело в том, что наши подразделения всегда находятся в горячих точках. Если крупные террористические акты - "Норд-Ост", Беслан - быстро становятся достоянием всеобщей гласности, то мероприятия по борьбе с терроризмом проходят системно, и не только на Северном Кавказе и, к сожалению, без потерь и ранений не обходятся. Поэтому мы решаем в том числе и эти задачи. Вообще мы очень плотно взаимодействуем с подразделением. Несмотря на то, что в последнее время государство уделяет значительное внимание теме борьбы с терроризмом и нашему подразделению в частности, есть вопросы, решение которых не обходится без нашей помощи. Мы проводим большое количество социально значимых спортивных мероприятий, как спортивный марафон в память погибших сотрудников, оказываем помощь в проведении соревнований по стрельбе, сами участвуем в этих соревнованиях, - слава Богу, пока еще получается!

- Стреляете с обеих рук?!

БЕНДЕРСКИЙ: Не совсем так: у нас соревнования по снайперской стрельбе, по стрельбе из автомата Калашникова. Есть, конечно, и соревнования по другим способам ведения огня, но мы в них уже не участвуем...

- Вы - молодой человек, и в ранге президента организации ветеранов можно было бы представить более взрослого, зрелого человека. С другой стороны, ветеранами сотрудники спецслужб становятся в довольно молодом возрасте.

БЕНДЕРСКИЙ: В тридцать три - тридцать четыре года ребята уже становятся пенсионерами. Но я никогда не думал, что стану руководителем общественной организации. Но шесть лет назад наши ветераны первой волны предложили мне подумать над перспективой такого руководства. За эти годы, я считаю, многое удалось.

- Сейчас много разговоров о том, как сложно организовать призыв на военную службу, как непопулярно военное дело среди молодежи. Но спецназ, спецслужбы не зря называют особыми подразделениями. У вас таких проблем нет? К вам ребята идут охотнее?

БЕНДЕРСКИЙ: В декабре прошлого года мы с ветеранами "Альфы" вылетали в Беслан, встречались с детьми, которые были освобождены нашими ребятами; привезли им в подарок выставку о деятельности сил специального назначения. Когда мы встречались с этими ребятами, у меня сложилось очень устойчивое впечатление, что они едва ли не все хотели бы попасть служить в наше подразделение и спрашивали, как это сделать. У нас нет проблем с комплектованием, несмотря на то что уровень заработной платы оставляет желать лучшего. Но в наших подразделениях служат далеко не за деньги, а в первую очередь за идею, за братство, плечо товарища, которое рядом. Поэтому никаких проблем с комплектованием мы не испытываем...

(Полная версия программы "От первого лица" с Эдуардом Бендерским - в аудиозаписи).

Интервью с Эдуардом Бендерским.

— Вы давно охотитесь?

— Да, свой первый я трофей добыл в десять или одиннадцать лет.

— Начинали с отцом?

— Да. Отец служил пограничником в Туркмении. Благодатный край с точки зрения охоты, шикарные места!

— Что для Вас охота?

— В разные этапы моей жизни охота ассоциировались у меня с разными вещами. В детстве, юности это возможность пообщаться с отцом, его друзьями. Наша семья, как и многие семьи военнослужащих, нечасто собиралась вместе (два года я вообще жил у бабушки, пришлось пожить и в интернате), поэтому возможность провести время с отцом на охоте давала двойной положительный заряд.

Когда я служил сам, у меня не было возможности заниматься охотой. Это был вырванный из моей охотничьей практики период времени. Хорошо, что потом такая возможность появилась. Сегодня для меня охота — отдушина, возможность психологически оторваться от загруженности по работе и получить удовольствие от общения с природой и друзьями.

— А если Вам не удается добыть зверя?

— Никогда не гоняюсь за рекордными трофеями. Нет такой зависимости. Но неудачные охоты, когда не было никаких шансов добыть зверя, хорошо помню. Например, в Магадане, когда искал охотского барана — я за ним три года ездил!

Или в Иране. Трое суток мы ходили по горам, и только на четвертые, возвращаясь в лагерь, увидели барана. Условия для стрельбы были очень тяжелые. Дистанция свыше 400 метров, колоссальная скорость бокового ветра. Я выстрелил и промазал. Но все равно получил массу положительных эмоций. Посмотрел страну, пообщался с людьми, погулял по горам, а через три года вернулся в Иран и добыл этого барана.

Когда ты допускаешь какую-то ошибку или делаешь неточный выстрел, невольно начинаешь анализировать, почему так произошло. Раньше же стрелял хорошо, попадал. Почему сейчас промах? И в конце концов понимаешь, что надо было просто напросто побольше тренироваться.

Угрызений совести по поводу того, что охота была неудачная, я не испытываю. Объект охоты, конечно, желанен, но не это главное.

Фото из архива Эдуарда Бендерского.

— Я видел Вашу трофейную комнату. Трудно предположить, что у Вас было много неудачных охот. Навыки, которые Вы получили на охоте, на службе помогали?

— Мне кажется, нет. Да и навыки были не такие уж сильные. Конец 80-х годов. У пограничников были особые возможности для охоты с нарезным оружием — что тут скрывать! Отец охотился с СВД, приводилось стрелять и из автомата. К нормальной охоте, это, конечно, никакого отношения не имеет.

Когда я был с отцом, то чаще всего стрелял из ружья. Главным образом это была охота по перу — на фазанов, уток или голубей. После нее я полдня сидел и чистил птицу, потом полдня снаряжал патроны. На следующее утро, перед работой отца, мы опять выезжали в предгорья, успевали поохотиться и вернуться домой. После этого он уезжал на службу.

Думаю, сейчас мне в горах очень помогают те навыки, которые я приобрел за годы службы. Горы — это ведь терпение и труд, что в армии называется «маршевой втянутостью». Главные проблемы охотников в горах кроются не в физиологии, а в психологии. Если умеешь переламывать в себе страх перед тяжелой работой, то никаких проблем не будет.

Смотришь на гору и, какой бы большой, высокой или крутой она тебе ни казалась, идешь вверх. Останавливаешься, отдыхаешь, двигаешься дальше и рано или поздно поднимаешься на эту гору. Если же много раздумываешь, как дойдешь, как спустишься, устанешь — не устанешь, замерзнешь — не замерзнешь, то всегда будешь находить отговорки, чтобы не идти.

Конечно, на все это накладывается опыт, подготовка, физиологическое состояние охотника, его тренированность, умение правильно подобрать снаряжение, чтобы оно было оптимальным по весу и решало основные проблемы. Можно и в горах создать себе уют, который позволит полноценно отдохнуть и восстановить силы. Если же ты не в состоянии правильно обустроить быт, рано или поздно горы тебя сломают.

— Это относится к Вашим самостоятельным охотам?

— Не будем себя и никого обманывать. Сегодня говорить об относительно самостоятельных охотах не приходится. Я бы просто разделил охоты на более дикие, такие как в Сибири, Таджикистане, Киргизстане, Пакистане, Непале, и на щадящие, как в Иране, когда в любом случае возвращаешься в базовый лагерь.

Там, где охоты предполагают многодневные переходы, отдельные лагеря, я всё стараюсь тащить сам. У меня всегда с собой моя палатка и спальник. Мне так проще и… понятнее.

— Сегодня, надо сказать, нет проблем с подбором качественного снаряжения.

— Конечно. Моя двухслойная палатка весит около 500 граммов. Очень теплый спальник. Как-то при -25° мне пришлось ночевать в спальнике, рассчитанном на -18°. Вернулся и сразу купил на -40°.

— Я часто встречал среди африканских профессиональных охотников бывших военнослужащих. Когда военные действия на юге Африки закончились, эти ребята в большом количестве пошли в охоту. Одного я спросил: «Почему охота? Нечем больше заняться?» Его ответ мне понравился: «Когда я в буше, это меня держит на взводе, как будто я опять молодой и в деле». А у Вас нет такого чувства на охоте?

— Согласен. Когда много лет имеешь дело с оружием, оно становится частью твоей жизни, ты срастаешься с ним. Наверное, в охоте есть какие-то психологические отсылы к прошлому, к годам, когда служил.

У меня есть хороший друг в Зимбабве, Патрик Маврос, который после службы в родезийском спецназе «Салюса» стал ювелиром. Сейчас он делает замечательные изделия на африканскую тему из серебра и слоновой кости. Мы с ним сразу нашли общий язык. Он замечательный человек. Показывал свои старые фотографии.

— Горные охоты любимые?

— Однозначно. Это на уровне приобретенного инстинкта. Я же охотился с отцом в основном в горах. У меня и сейчас перед глазами сотенные стада уриалов, джейранов, горы Копетдага, высо́ты до 3,5 тысячи метров.

Кстати, там я впервые увидел мархуров, переднеазиатских леопардов. Но в моей жизни присутствуют все виды охот. Очень люблю весеннюю охоту, которую мы так долго ждем всю зиму. Для меня ее главная ценность заключена во встречах с друзьями.

Без лишней скромности скажу, что наш охотничий коллектив на 80 % состоит из людей, которых в охоту привел я. Только на горные охоты я еду либо один, либо с очень узким кругом друзей. Причина проста: горные охоты не массовые. Немалую роль играет также фактор времени.

Когда я один, стараюсь отстреляться быстро, чтобы вернуться на работу. Когда с кем-то, невольно подстраиваюсь под напарника. Не бросишь же человека в горах, приходится ждать… Конечно, друзья обижаются, говорят: «Нас в охоту привел, а сам стал реже ездить на коллективные охоты!»

Фото из архива Эдуарда Бендерского.

— У Вас есть свое хозяйство. Это некий якорь, который привязывает Вас к месту, или просто дополнительная возможность для охоты?

— К сожалению, я бываю там не так часто, как хотелось бы. Весной и осенью езжу на загонные охоты и зимой с семьей — максимум раза четыре в год. Свое охотхозяйство — это дорогая игрушка, к которой относишься с особым трепетом.

Когда мы взяли хозяйство, то за сезон добывали от одного до трех кабанов. Пока навели порядок, пока организовали правильную биотехнию, прошло несколько лет. Зато зверь появился. В конце сезона охоты на февральских учетах на кормушках в один вечер мы насчитывали до 170 голов кабана. Но чума подкосила нас очень здорово. За одну неделю погибло более трехсот голов.

— А есть идея, как к Вам попала чума?

— С АЧС история, мягко говоря, мутная. Но кабана у нас нет, это факт. Мы после вспышки чумы стали думать: что делать? И решили пойти по пути дичеразведения. Эта проблема стимулировала нас к серьезному шагу. Мы сделали большие инвестиции в выкуп земли, в создание вольерного хозяйства, в посадки нужных сельхозкультур, формирование маточного стада животных, его вакцинацию и т.д.

Сегодня у нас сформированное вольерное хозяйство общей площадью около 800 га. Часть из них предназначена для содержания маточного поголовья, часть — для управления популяцией. У нас есть пятнистый, белохвостый и благородный олень, лань. Мы закупили какое-то количество муфлона, но он нам не подошел. А вот олени очень хорошо плодятся.

— Как у Вас выстроены взаимоотношения с местными охотниками?

— Во-первых, мы создали рабочие места, во-вторых, привлекаем местных жителей на загонные охоты и с удовольствием делимся с ними мясом. Тем, кто хочет охотиться по перу, выдаем путевки. Местных охотников практически не осталось, но тех, кто имеет опыт, как я сказал, мы так или иначе привлекаем к работе в охотничьем хозяйстве.

— Браконьерство есть?

— Было. Но мне кажется, нам удалось навести определенный порядок целым комплексом профилактической работы. А истории были всякие, даже с нападением на нашего егеря как со стороны гражданских лиц, так и со стороны лиц в погонах. И нам приходилось жестко реагировать на происшедшее.

— Вот Вы забрались на вершину где-нибудь в Якутии — почти 3000 метров над уровнем моря. Высмотрели трофейного красавца рогача. И вдруг что-то Вас «клюнуло» в голову. Вы можете отказаться от выстрела?

— Могу. Если вижу, что зверь явно меньше того трофея, который у меня есть или на какой я рассчитываю, я откажусь от выстрела. Чувство меры должно быть присуще каждому человеку. Надо уметь вовремя сказать себе «стоп».

— Если, приехав гостем на охоту, Вы поймете, что здесь стреляют всё и вся и во все стороны, как Вы себя поведете?

— Вряд ли такая ситуация возможна, так как я давно уже не езжу на охоту с незнакомыми людьми. По целому ряду причин, и прежде всего потому, что не хочу попасть в подобную ситуацию. Охота — отдых. А отдыхать хочется с приятными и понятными тебе людьми. Ведь как поведет себя незнакомый человек с оружием, неизвестно.

Но однозначно считаю, что в похожей ситуации нельзя промолчать, все бросить и уехать домой. Как минимум нужно попросить человека, который пригласил на охоту, успокоить своих гостей. У себя в хозяйстве я не допускаю подобного рода вещей.

— Сейчас, когда нужно уметь быть и политкорректным, и вежливым, Вы остались таким же смелым, каким были, предположим, 30 лет назад?

— С возрастом становишься мудрее и сдержаннее, именно поэтому я сегодня и поступаю иначе, чем в молодости. На то и жизненный опыт, чтобы учиться и делать выводы. Импульсивность — удел молодых.

Мнение, что охота — дело смелых, по-моему, обман. Я бы отнес ее к спортивному времяпрепровождению. Да, горная охота предполагает борьбу с собой, с физическими трудностями и преодолениями, но это не борьба с противником, который может достойно ответить.

У меня в жизни был лишь один случай, когда на охоте нужно было проявить определенную смелость — идти ночью добирать раненого леопарда (это была моя первая охота на него). Я думал, мы дождемся утра, однако пиэйч сказал, что до утра откладывать нельзя, нужно прямо сейчас идти добирать зверя.

Я взял автомат Калашникова, у пиэйча был пистолет. Леопард на нас прыгнул, и я из автомата, а охотник-профессионал из пистолета расстреляли его в прыжке. Зверь замертво упал нам в ноги.

Говорят, в тех краях до сих пор рассказывают эту историю. Трекеры, кстати, отказались с нами идти. Мы были вдвоем с пиэйчем. Это была непростая история.

Фото из архива Эдуарда Бендерского.

— А у Вас не было таких историй с медведем или кабаном?

— Нет, с медведем не было. Был случай, когда раненый кабан напал на нашего друга и распорол ему руку (хорошо, что не вскрыл его, как консервную банку!). Секач этот прятался в снегу, как медведь в берлоге, выскочил из сугроба и напал на охотника, когда тот с товарищем проходил мимо.

Другу повезло. Собака прихватила зверя, тот отвлекся, а товарищ выстрелил. Весу в кабанчике было больше 150 килограммов.

— Как случилось, что Вы попали в РОРС?

— Абсолютная случайность. Меня пригласил Владимир Алексеевич Пехтин. Он был знаком с А.А. Улитиным и как охотник знал проблемы РОРСа. Пехтин предложил мне подумать над тем, чтобы возглавить Ассоциацию.

Сразу я не ответил — для меня это было совершенно из другой жизни. Но подумал, посоветовался с друзьями и принял предложение. Абсолютно не жалею об этом. Надеюсь, что и люди, с которыми я работал, не жалеют.

С момента прихода я три-четыре месяца вел локальные войны, чтобы вычистить тот клоповник. Пришлось повозиться и навести там элементарный порядок. Прошло десять лет, а порядок сохранился. Все работает, все существует, восстановлен музей, полностью функционирует гостиница. Вся инфраструктура в достойном состоянии. Для людей созданы нормальные рабочие условия.

— А по стране тоже пришлось наводить порядок?

— Где-то да. Безусловно, сделать все я не мог. У каждого есть предел возможностей. В стране только у одного человека нет предела — у президента. Но и его возможности ограничены Законом. А руководителю даже очень большой общественной организации крайне трудно решить все проблемы, которые есть в отрасли.

Ошибочное мнение, что руководство Росохотрыболовсоюза могло совершить какую-то революцию в системе управления охотничьим хозяйством. Конечно же нет! Мы даже не все свои вопросы могли решить.

Ассоциация объединяет юридические лица, поэтому далеко не все инициативы, которые я продвигал, нашли понимание моих коллег. Например, я предлагал внести изменения в Устав и ограничить избрание председателя двумя сроками. Мои коллеги не поддержали это.

Были у меня и другие инициативы (ввести единую цену на путевку, структурировать принятие ключевых решений), но они так и остались инициативами, и я прекрасно понимаю почему. Некоторые областные председатели тормозили развитие своих обществ. Не со всеми удалось расстаться, хотя в ряде субъектов при нашем содействии к руководству пришли новые лица, которые и сейчас успешно работают.

В целом РОРС — это большой опыт для меня, я ни в коей мере не жалею о годах, проведенных там. Это была часть моей жизни, которой я отдал шесть с половиной лет. Все, что я мог сделать для Ассоциации РОРС, я сделал.

Но увидев предел своих возможностей, честно сказал об этом и ушел, при этом сохранил хорошие отношения со многими областными председателями — они до сих пор мне звонят, и мы периодически встречаемся.

Считаю, что я принял тогда верное решение. Еще один правильный шаг я сделал, пригласив на работу в Москву талантливого человека — Татьяну Арамилеву.

Среднекавказский тур, впервые описанный А.Н. Северцовым, считается переходной морфой от дагестанского к кубанскому туру. Фото из архива Эдуарда Бендерского.

— Вам не кажется, что, имея хороший контакт с Пехтиным, Вы могли бы больше сделать с точки зрения законодательства?

— Пожалуй, мог бы. Чем больше я погружался в работу Ассоциации, тем точнее понимал, что общественное охотпользование было, есть и должно быть. И именно эту форму охотпользования государство должно поощрять. Ведь частным охотпользователям что нужно? Правила игры и чтобы они не менялись. Все остальное они решат сами: найдут силы, средства, инвестиции.

Общественное охотпользование по целому ряду причин не может себе этого позволить. И поэтому государство обязано поддерживать его. Делало ли это наше государство, не уверен. За шесть с половиной лет я видел трех замминистров, и у каждого из них было свое отношение к охоте, к общественному охотпользованию. Далеко не все мыслили, как я, и разделяли мои взгляды.

— После Вашего избрания Ассоциация заключила соглашение с партией «Единая Россия» о стратегическом партнерстве. Не было ли это неким превентивным шагом против создания партии охотников, идея о которой муссировалась в среде охотников?

— Никогда никто из государственных или политических деятелей страны не вели со мной бесед по поводу создания такой партии. Но я слышал эти разговоры. Я никогда не скрывал, что лично Пехтин и «Единая Россия» сыграли ключевую роль в моем появлении в Ассоциации.

Я надеялся, что при такой политической поддержке нам удастся решить проблемы, которые были в отрасли, и прежде всего с точки зрения изменения законодательства. Но система принятия решений в государстве гораздо сложнее, нежели мои отношения с «Единой Россией» или с руководителем фракции.

В этой системе участвует огромное количество людей, порой даже трудно предположить, сколько их напрямую имеет отношение к этому.

На мой взгляд, мы смогли сделать многое. По-прежнему считаю, что упразднение охотничьего билета Ассоциации — неправильный шаг. Можно было бы найти какую-то формулу взаимодействия государства и общественных организаций. Но чиновники по каким-то причинам не захотели ее искать. А мы не смогли отстоять свою позицию.

Стало ли для нас катастрофой введение госбилета? Скорее нет, так как те организации, которые имели угодья, реально работали с охотниками, как жили, так и живут. Но с точки зрения статуса — да!

Фото из архива Эдуарда Бендерского.

— Когда Вы столкнулись с жестокой реальностью, у Вас не появилось чувство, что Вас просто «разыграли»?

— Нет, меня никто не разыгрывал. Мы все время находимся в состоянии решения проблем. Это наша работа. Меня она не пугает. Любую проблему можно решить. Не хочу преувеличивать свою роль в жизни Ассоциации, но сегодня я задумываюсь о том, что было бы, если б я туда не пришел или пришел кто-то другой. Не уверен, что Ассоциация вообще бы существовала в том виде, в котором она есть сейчас.

Прежнее руководство находилось в тупике. Не знаю, понимали они это или нет, но куда эти люди могли привести Ассоциацию? На тот момент в организации не было ни адекватного управления, ни финансовой состоятельности, ни нормального контакта с государственными структурами. Уверен, это закончилось бы плохо.

— Вы вошли учредителем в телеканал «Дикий». Для Вас это та же отдушина, что и охота?

— Это чистый бизнес-проект. Мы входили в него с холодным разумом. В этом есть определенный риск. Но мы же соизмеряем цену риска со своими возможностями.

Когда стали появляться тематические каналы про охоту и рыбалку, меня возмущало то количество иностранного контента, который там показывали. Россия — огромная страна, а мы должны смотреть, как американцы или канадцы охотятся в Америке или в Африке. Именно тогда родилась идея создания серии фильмов об охоте в различных регионах России.

Сегодня я понимаю экономику создания телепродукта. Покупка зарубежного контента на порядок дешевле, нежели создание отечественного. Но все же я уверен, что надо показывать нашу охоту, беречь наши традиции.

— Вы уверены, что у телеканала хорошее будущее?

— Мы находимся в конкурентной среде, и это хорошо. Пусть зритель даст свою оценку, мне наш продукт нравится, нам удалось сформировать очень профессиональную команду.

— Вас не тянет вернуться в Туркмению на охоту?

— Тянет, но сейчас там нет охоты. Они запретили всю иностранную охоту. Сегодня просто так в Туркмению попасть невозможно. Очень сложный визовый режим.

— С точки зрения частного охотпользователя законодательная база Вас устраивает?

— Я бы сказал, что да. У нас нет неразрешимых проблем. Мы абсолютно нормально работаем при этих правилах, и я не вижу каких-то серьезных ограничений.